11.03.2019

Судебное инакомыслие

Российские служители Фемиды крайне редко пользуются правом на высказывание особого мнения. По действующему законодательству альтернативная позиция судей не оглашается, а порой по существу засекречивается. Неоднозначно оценивают такой институт участники спора, юристы и журналисты.

11.03.2019. АПИ — При коллегиальном рассмотрении любого спора решение принимается путем голосования. Что конкретно предлагал тот или иной судья в ходе дискуссии, засекречено – тайна совещательной комнаты является одним из основных принципов судопроизводства. Тогда как оставшийся в меньшинстве судья обязан подписать само решение, но вправе подготовить особое мнение.

Сообразим на троих

Почти все споры в районных судах разрешаются одним судьей. Коллегии из трех служителей Фемиды формируются, как правило, в судах областного уровня для рассматривания апелляционных и кассационных жалоб.

Процедура принятия коллегиальных решений многократно реформировалась. В Великобритании и США до конца XVIII века выносились так называемые «серийные мнения» (seriatim – один после другого, лат.) – решения представляли собой своего рода коллекцию порой противоречивых выводов. Чтобы защитить авторитет правосудия, глава Верховного суда США Джон Маршалл в 1801 году ввел правило «единодушного мнения», аналогичную реформу в Великобритании провел Уильям Мюррей.

По уверению историков, первые попытки закрепить право российских служителей Фемиды оставаться в «оппозиции» делались еще при Петре I. Институт особого мнения существовал в советском процессуальном законодательстве и распространялся в том числе на народных заседателей. На сегодняшний день особое мнение позволяет судье реализовать конституционное право на свободу свобода мысли и слова, а также запрета на принуждение к отказу от своих убеждений.

Вместе с тем особое мнение хоть и признается процессуальным документом, в котором судья излагает свое суждение по вопросам установления фактических обстоятельств и применения права, фактической юридической силы оно не имеет. Закон не запрещает сторонам в жалобах в вышестоящие инстанции ссылаться на «оппозиционные» выводы члена коллегии по сути оспариваемого решения, но само по себе оно не свидетельствует о допущенном нарушении или ошибке. Хотя в 2012 году Президиум Верховного суда Республики Северная Осетия-Алания принял необычное решение: надзорная инстанция изучила высказанные членом кассационной коллегии сомнения в правильности принятого решения и отменила его.

Официальная статистика по количеству особых мнений не ведется. Арбитражные суды нередко включают их в публикуемые тексты самих судебных актов. Безусловным лидером является Арбитражный суд Московского округа – за последние десять лет его члены выражали альтернативную позицию более чем в двухстах решениях. Тогда как в Арбитражном суде Восточно-Сибирского округа зафиксировано шесть особых мнений, в том числе четыре – Натальи Тютриной. Суд по интеллектуальным правам придал гласности почти два десятка особых мнений, треть из них выразил судья Николай Тарасов. 

По секрету всему свету

В то же время закон запрещает оглашать особое мнение – оно должно только приобщаться к делу. Причем, по уверению многих адвокатов, позиция «несогласных» в течение многих лет засекречивалась – документ подшивался в запечатанном конверте и не был доступен даже участникам дела. То есть в лучшем случае они могли узнать о его существовании, и то случайно. Только в 2012 году Конституционный суд России пришел к выводу, что действующие нормы не препятствуют таким лицам знакомиться с приобщенным к материалам дела особым мнением судьи и, более того, ссылаться на него при обжаловании решения как на подтверждение его неправомерности.

Поправки, внесенные год спустя в Гражданский и Уголовно-процессуальный кодексы РФ, частично раскрыли «занавес»: при оглашении самого решения или приговора на председательствующего возложили обязанность сообщать о наличии особого мнения и разъяснять сторонам право ознакомиться с ним. При этом сам «оппозиционный» судья должен был в пятидневный срок изложить его в письменном виде. 

Одновременно законодатели уточнили само понятие тайны совещательной комнаты: служителям Фемиды запретили разглашать кому бы то ни было сведения о суждениях, ставших известными в процессе совещания с коллегами при вынесении решения. Нельзя было включать такую информацию и в особое мнение.

В то же время опрос о праве заинтересованных лиц (в том числе журналистов) знакомиться с особым мнением судей остается нерешенным. Утвержденный Верховным судом России регламент использования электронного документооборота приравнивает альтернативную позицию к обычному судебному акту. С другой стороны, нормы, обязывающие публиковать особые мнения на сайте судов, отсутствуют.

В спорной ситуации оказалась судья Девятого арбитражного апелляционного суда Елена Солопова. Будучи председательствующей, она разместила собственное особое мнение в открытой официальной базе арбитражных решений почти за неделю до объявления резолютивной части самого определения. При этом служительница Фемиды не только оценила представленные сторонами доказательства, но и указала на незаконность состава коллегии – неправомерную замену ушедшего в отпуск судьи. Сама Елена Солопова считала себя вправе выразить свое отношение по любым вопросам, имевшим значение для разрешения дела и являвшимся предметом коллегиального обсуждения.

Но квалификационная коллегия расценила такие действия как грубое нарушение требований Кодекса судейской этики – разглашение тайны совещательной комнаты. Рассматривая дисциплинарное дело, Верховный суд России подчеркнул, что «особое мнение является одним из эффективных правовых средств реализации принципа независимости судьи, инструментом развитой правовой системы, допускающим альтернативный подход к решению спора или возникшего при разрешении дела вопроса. Право на особое мнение индивидуализирует фигуру судьи, выделяет его как автономного и ответственного субъекта судебного органа, придает его личному решению общезначимый смысл. Одновременно особое мнение – это и способ защиты его репутации, гарантия свободного волеизъявления судьи, позволяющая ощущать ценность собственного решения и ответственность за свой выбор, обеспечивающая его личную свободу, принципиальность и независимость», – отмечается в решении высшей инстанции.

Однако такая независимость служителей Фемиды имеет определенные границы. Особое мнение может использоваться исключительно в целях правосудия по рассматриваемому делу и отражать суждение по вопросам, по которым коллегия не пришла к единому мнению. «Иной подход неоправданно расширяет возможности оценочных суждений судьи, а само особое мнение теряет «особенность» и тем самым противоречит смыслу этого правового института», – заключил Верховный суд России, подтверждая обоснованность решения о прекращении полномочий судьи Елены Солоповой.

Конструктивная оппозиция

Особые мнения членов Конституционного суда России официально публикуются, правда, как правило, через несколько дней после оглашения самого постановления. Причем в них судьи вправе как не согласиться с принятым решением, так и в целом поддержав и проголосовав за него, высказать альтернативную позицию по некоторым вопросам мотивировки. Такие частично совпадающие отзывы именуются самими судьями просто «мнениями».

В отличие от написанных сложным юридическим языком текстов судебных актов, особые мнения чаще всего представляют собой отдельные литературные произведения, а многие эксперты называют их даже «яркими памятниками правовой мысли». Служители Фемиды могут позволить себе изложить философские взгляды, ссылаться на зарубежную практику, цитировать классическую литературу и даже поговорки. 

Нередко за особым мнением стоит гражданская позиция судьи по актуальным общественным вопросам. Так, член Конституционного суда России Константин Арановский указал на необходимость государства ограничивать миграцию: «Власти России не должны и не могут обещать прием всему роду человеческому и каждого взять под защиту, особенно когда это не совпадает с интересами защиты свободы, безопасности и благополучия российских граждан. Демократическое и социальное государство связано обязанностями и ответственностью прежде всего перед народом – носителем суверенитета, то есть перед общностью граждан России», – утверждал судья. Попытку оградиться от «тлетворного влияния Запада» на отечественные масс-медиа он сравнил с ксенофобией, напомнив известные политические фальсификации – План Даллеса и протоколы Сионских мудрецов (АПИ подробно писало об этом – Член Конституционного суда России заступился за блатные песни и свободу мнений). Альтернативную позицию  Константин Арановский изложил о по делу нефтяной компании «ЮКОС», а также вопросу отказа от исполнения решений Европейского суда и многим другим. 

Его коллеги не стеснялись признавать, что принятое постановление Конституционного суда России им не понятно, является противоречивым, допускает неоднозначное толкование и так далее. Судья Гадис Гаджиев излагал альтернативную позицию более 60 раз. Негласно ему уже присвоили почетное звание «господин Особое мнение» – так сами служители конституционной Фемиды в 90-е именовали судью Эрнста Аметистова, которому принадлежит всего семь особых мнений.

За державу обидно

Аналогичный подход применяется и Европейским судом по правам человека (ЕСПЧ). Так, член от России Дмитрий Дедов за последние пять лет выразил особые мнения по 42 делам, рассмотренным против нашей страны. Причем некоторые из них были частично совпадающими с общим мнением или с позицией иных судей. В остальных – то есть примерно в 95 процентах случаев, Дмитрий Дедов поддержал выводы большинства, подтвердив допущенные российскими властями нарушения. 

Одна из последних альтернативных позиций Дмитрия Дедова касалась так называемого «болотного дела» – осужденного за участие в массовых беспорядках и насилие против полицейских  Андрея Барабанова. «Большинство, хотя и признавали, что поведение заявителя было насильственным, основывали свое заключение на непропорциональном характере уголовного наказания, принимая во внимание случайное участие заявителя в столкновениях и отсутствие серьезных последствий для здоровья и жизни сотрудников милиции. Я лично согласен, что санкция была несоразмерной; однако строгость санкций касается главным образом уголовной политики государства, а не свободы мирных собраний. Заявитель был осужден за насилие и участие в массовых беспорядках, а не за участие в самой демонстрации», – заключил российский судья ЕСПЧ.